Тартуско-московская школа. Основные направления и школы в семиотике: Русская формальная школа, Московско-Тартуская школа, постструктурализм Московско тартуская семиотическая школа

А также Еревана, Риги, Вильнюса и других городов. В центре внимания семиотической школы были проблемы языка и культуры, представляющей собой систему, состоящую из "бинарных оппозиций" и содержащую некий "универсальный код". Школа отталкивалась от гегельянства (критика детерминизма и историцизма) и сближалась со структурализмом .

История школы

Основатели школы опиралась на труды русских формалистов (Ю. Н. Тынянов , В. Б. Шкловский , В. Я. Пропп).

С 1964 года проходили Летние школы по вторичным моделирующим системам (до 1970 года), выпускались «Труды по знаковым системам » (Sign Systems Studies ), предпринимались попытки совместить математику и лингвистику. Некоторые исследователи подчеркивают эзотерический и закрытый характер тартуской школы . Основными темами представителей этого направления были бинарные оппозиции в культуре, ритуалы и архетипы.

В середине 1980-х годов московско-тартуская школа окончательно распадается. Лотман выдвигает тезис, что именно неадекватность перевода обеспечивает динамику культуры.

Основные представители

См. также

Напишите отзыв о статье "Московско-тартуская семиотическая школа"

Примечания

Ссылки

• в энциклопедии «Кругосвет»

Литература

• Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. - М., 1976.
• Лотмановский сборник (тт. 1-2). - М., 1995.
• Лотман М. Ю. // Ю. М. Лотман. История и типология русской культуры. - С.-Пб., 2002. М., 1997.
• Материалы к словарю терминов Тартуско-московской семиотической школы. (Tartu Semiotics Library 2.) - Тарту, 1999.
• Московско-тартуская семиотическая школа. История, воспоминания, размышления (под ред. С. Ю. Неклюдова). - М., 1998.
• Почепцов Г. Г. Русская семиотика. - М., 2001.
• Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. - М., Гнозис, 1994.
• Salupere, Silvi; Torop, Peeter ; Kull, Kalevi (eds.) 2013. Beginnings of the Semiotics of Culture . (Tartu Semiotics Library 13.) Tartu: University of Tartu Press.
• / Ekaterina Velmezova . - Slavica Occitania. - Toulouse: Université de Toulouse-Le Mirail, 2015. - Vol. 40. - ISBN 978-2-9538558-9-0.

Критика

• Живов В. М. // Новое литературное обозрение . 2009. № 98.

Отрывок, характеризующий Московско-тартуская семиотическая школа

Любовь витала повсюду – ею был пропитан сам воздух!.. Ею дышали мосты и каналы, она проникала в каждый уголок нарядного города... в каждую фибру каждой одинокой, в нём живущей души... На один этот день Венеция превращалась в волшебный цветок любви – жгучий, пьянящий и прекрасный! Улицы города буквально «тонули» в несметном количестве алых роз, пышными «хвостами» свисавших до самой воды, нежно лаская её хрупкими алыми лепестками... Вся Венеция благоухала, источая запахи счастья и лета. И на один этот день даже самые хмурые обитатели города покидали свои дома, и во всю улыбаясь, ожидали, что может быть в этот прекрасный день даже им, грустным и одиноким, улыбнётся капризница Любовь...
Праздник начинался с самого раннего утра, когда первые солнечные лучи ещё только-только начинали золотить городские каналы, осыпая их горячими поцелуями, от которых те, стеснительно вспыхивая, заливались красными стыдливыми бликами... Тут же, не давая даже хорошенько проснуться, под окнами городских красавиц уже нежно звучали первые любовные романсы... А пышно разодетые гондольеры, украсив свои начищенные гондолы в праздничный алый цвет, терпеливо ждали у пристани, каждый, надеясь усадить к себе самую яркую красавицу этого чудесного, волшебного дня.
Во время этого праздника ни для кого не было запретов – молодые и старые высыпали на улицы, вкушая предстоящее веселье, и старались заранее занять лучшие места на мостах, чтобы поближе увидеть проплывающие гондолы, везущие прекрасных, как сама весна, знаменитых Венецианских куртизанок. Этих единственных в своём роде женщин, умом и красотой которых, восхищались поэты, и которых художники воплощали на веки в свои великолепных холстах.

Я всегда считала, что любовь может быть только чистой, и никогда не понимала и не соглашалась с изменой. Но куртизанки Венеции были не просто женщинами, у которых покупалась любовь. Не считая того, что они всегда были необыкновенно красивы, они все были также великолепно образованы, несравнимо лучше, чем любая невеста из богатой и знатной Венецианской семьи... В отличие от очень образованных знатных флорентиек, женщинам Венеции в мои времена не разрешалось входить даже в публичные библиотеки и быть «начитанными», так как жёны знатных венецианцев считались всего лишь красивой вещью, любящим мужем закрытой дома «во благо» его семьи... И чем выше был статус дамы, тем меньше ей разрешалось знать. Куртизанки же – наоборот, обычно знали несколько языков, играли на музыкальных инструментах, читали (а иногда и писали!) стихи, прекрасно знали философов, разбирались в политике, великолепно пели и танцевали... Короче – знали всё то, что любая знатная женщина (по моему понятию) обязана была знать. И я всегда честно считала, что – умей жёны вельмож хотя бы малейшую толику того, что знали куртизанки, в нашем чудесном городе навсегда воцарились бы верность и любовь...
Я не одобряла измену, но также, никак не могла уважать и женщин, которые не знали (да и не желали знать!) дальше того, что находилось за стенами их родной Венеции. Наверняка, это говорила во мне моя флорентийская кровь, но я абсолютно не выносила невежество! И люди, которые имели неограниченные возможности, чтобы ЗНАТЬ, но не хотели, у меня вызывали только лишь неприязнь.
Но вернёмся в мою любимую Венецию, которая, как мне было известно, должна была в этот вечер готовиться к своему обычному ежегодному празднеству...
Очень легко, без каких-либо особых усилий, я появилась на главной площади города.
Всё вроде бы было как прежде, но на этот раз, хоть и украшенная по-старому, Венеция почти пустовала. Я шла вдоль одиноких каналов не в силах поверить своим глазам!.. Было ещё не поздно, и обычно в такое время город ещё шумел, как встревоженный улей, предвкушая любимый праздник. Но в тот вечер красавица Венеция пустовала... Я не могла понять, куда же подевались все счастливые лица?.. Что произошло с моим прекрасным городом за те короткие несколько лет???

Введение 3

Краткая история Тартуско-Московской семиотической школы 4

Творческая биография Лотмана Ю.М. 7

Семиотика поведения и другие идеи Лотмана Ю.М. 10

Заключение 23

Список использованной литературы 25

Введение

Семиотика появилась в начале 20 в. и с самого начала представляла собой метанауку, особого рода надстройку над целым рядом наук, оперирующих понятием знака. Несмотря на формальную институционализацию семиотики (существуют семиотическая ассоциация, журналы, регулярно проводятся конференции и т.д.), статус ее как единой науки до сих пор остается дискуссионным. Так, интересы семиотики распространяются на человеческую коммуникацию (в том числе при помощи естественного языка), общение животных, информационные и социальные процессы, функционирование и развитие культуры, все виды искусства (включая художественную литературу), метаболизм и многое другое.

В 20 в. семиотика развивалась в очень разных направлениях. В американской семиотике объектом изучения стали различные невербальные символьные системы, например жесты или языки животных. В Европе, напротив, первоначально главенствовала традиция, восходящая к Соссюру. Семиотику развивали прежде всего лингвисты – Л.Ельмслев, С.О.Карцевский, Н.С.Трубецкой, Р.О.Якобсон и др. – и литературоведы – В.Я.Пропп, Ю.Н.Тынянов, Б.М.Эйхенбаум и др.

В СССР взаимодействовали два основных семиотических центра: в Москве (Вяч.Вс.Иванов, В.Н.Топоров, В.А.Успенский и др.) и Тарту (Ю.М.Лотман, Б.М.Гаспаров и др.). В то же время с большим основанием говорят о единой Московско-Тартуской (или Тартуско-Московской) школе семиотики, объединившей исследователей на основе как содержательных, так и организационных принципов.

В Тарту центром семиотики стала кафедра русской литературы, на которой работали М.Ю.Лотман, З.Г.Минц, И.А.Чернов и др. В 1964 здесь вышел первый сборник Трудов по знаковым системам , и в этом же году состоялась первая Летняя школа по вторичным знаковым системам, объединившая два центра, а также ученых из других городов. В течение десяти лет было проведено пять Летних школ. Школы в 1964, 1966 и 1968 прошли в Кяэрику на спортивной базе Тартуского университета, школы в 1970 и 1974 году – в Тарту, причем последняя официально называлась Всесоюзным симпозиумом по вторичным моделирующим системам. Значительно позднее – в 1986 – состоялась еще одна, последняя школа. Во второй Летней школе (1966) принимал участие Р.О.Якобсон.

В рамках Московско-Тартуской школы семиотики объединились две традиции: московская лингвистическая и ленинградская литературоведческая, поскольку именно к последней принадлежали Ю.М.Лотман и З.Г.Минц.

Краткая история.

Материалов об академическом "феномене" Тартуско-московской школы более чем достаточно. Непосредственно самой Тартуско-московской школе (ТМШ) посвящено как минимум три объемных монографии, а количество упоминаний и отсылок, так или иначе затрагивающих тему ТМШ, вообще не поддается никакому учёту. Наконец, сами за себя говорят 25 выпусков "Трудов по знаковым системам" (изданных при жизни Ю.М.Лотмана).

Временные границы Тартуско-московской школы (с её "классическим" составом участников) можно определить так: начало 60-х -- конец 70-х гг. (начало 80-х). Люди приходили в ТМШ разными путями и по-разному оттуда уходили. Объединяло их одно - неудовлетворенность существующей методологией науки (ангажированной марксизмом в понимании научных функционеров), поиск новых путей и возможностей, этическое неприятие конформизма позднесоветской академической жизни. Школа была не только поиском нового языка, она была еще и способом быть, тем "невидимым колледжем", чьим паролем был семиотический язык описания и внутренняя свобода.

Формально, ТМШ начинает свою историю в 1964-м году, когда в Кяэрику (спортивная база ТГУ неподалеку от Тарту) прошла организованная гуманитариями Тарту и Москвы "Первая семиотическая летняя школа".

Освоение структуралистcких методов у Ю.М.Лотмана и московских участников Тартуской школы, происходило параллельно и независимо друг от друга - у Лотмана в виде лекций по структуральной поэтике (1960-1962 гг.), изданных в 1964-м году, у московской секции - в виде симпозиума по структурному изучению знаковых систем (которому предшествовало открытие ряда отделений структурной и прикладной лингвистики в нескольких университетах), прошедшем в 1962 году под организацией Института славяноведения и Совета по кибернетике. Впрочем, годом “основания” структурализма в СССР следует считать 1956 год: «В тот год (1956, - И.В.), 24 сентября на филологическом факультете МГУ начал работать семинар «Некоторые применения математических исследования в языкознании» – первый семинар по математической лингвистике в СССР» .

Не будем останавливаться на описании того, какое место занимал Тарту в бывшем Советском Союзе, и как именно тартуский ментальный климат и общий настрой первых летних школ в Кяэрику повлиял на становление ТМШ. Об этом написанно много и даже, может быть, более чем достаточно. Если говорить о возникновении структурального метода и его распространении в СССР, то начало этому процессу положил симпозиум по структурному изучению знаковых систем, прошедший в 1962-м году под организацией Института славяноведения и Совета по кибернетике в Москве.

Вот как описывает первый период в становлении советской семиотики и Симпозиум по структурному изучению знаковых систем Б. А. Успенский в статье "К проблеме генезиса Тартуско - московской школы" : "Таким образом, симпозиум был в нашей науке явлением совершенно новым, и это привлекало к себе интерес. Здесь прозвучали доклады по семиотике языка, логической семиотике, машинному переводу, семиотике искусства, мифологии, описанию языка невербальных систем коммуникации (в частности таких, как дорожные сигналы, язык карточного гадания и т.д.), семиотике общения со слепоглухонемыми, семиотике ритуала. В симпозиуме приняли участие П. Г. Богатырёв, В. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, Л. Ф. Жегин, А. А. Зализняк и некоторые другие. К симпозиуму был выпущен небольшим тиражом сборник тезисов, где излагалась наша программа и формулировались основные положения каждого из докладов. Этим тезисам было суждено сыграть важную роль в распространении наших идей. Именно из этой книжечки о нас узнали как наши оппоненты, так и наши будущие сторонники и коллеги. < … > В Тартуском университете на кафедре русской литературы к этому времени сложился активный научный коллектив (фактическим создателем его был Б. Ф. Егоров, участниками – Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, И. А. Чернов и группа студенческой молодежи), интересовавшийся методами анализа поэтического текста, а также исследованием идеологических моделей культуры. В 1960/61 учебном году Ю. М. Лотман начал читать курс лекций по структуральной поэтике. Чтение курса продолжилось в последующие годы, и в 1962 г. в печать была сдана книга "Лекции по структуральной поэтике", которая вышла в 1964 г. и стала первым выпуском "Трудов по знаковым системам".

Вскоре после московского симпозиума 1962 г. в Москву приехал И. Чернов и, вступив в контакт с его участниками, привёз в Тарту тезисы. Так эта книжечка тезисов попала в руки Ю. М. Лотмана (который не был участником симпозиума, но независимо пришёл к сходным проблемам). Он очень заинтересовался ею и, приехав в Москву, предложил сотрудничать на базе Тартуского университета. С этого времени (1964 г.) началось издание "Трудов по знаковым системам" <…> и проведение конференций. Конференции 1964, 1966, 1968 гг. проходили в Кяэрику, 1970 и 1974 гг. – в Тарту. Обстановка на конференциях была исключительно непринуждённой. Они сыграли большую роль в выработке единых взглядов, единой платформы, в сплочении разнородных идей в единое направление. Доклады естественно переходили в дискуссии, и основную роль играли не монологические, а именно диалогические формы. Что отличало эти собрания – это полное отсутствие какой бы то ни было организации. <…> Итак, тартуско-московская школа началась с деятельности московской группы и это определило её первоначальную направленность. Как уже говорилось, московские представители – профессиональные лингвисты, каждый со своей специальностью (Иванов - хеттолог, Топоров - балтист и индолог, Ревзин - германист, Лекомцев - специалист по вьетнамскому языку, Зализняк и я - слависты, хотя Зализняк может в равной мере считаться также индологом, семитологом). Однако всех нас объединяет интерес к структурной лингвистике, у каждого есть работы в этой области, и наши занятия семиотикой непосредственно восходят к занятиям структурной лингвистикой, представляя собой их естественное логическое продолжение. Это обстоятельство изначально определило наш подход и, я бы сказал, специфику нашего направления - то, что я предложил бы называть лингвистическим подходом к семиотике. <…> На первых порах эта связь со структурной лингвистикой, т.е. лингвистическая платформа наших штудий, очень ясно чувствовалась (я имею в виду 1960-е гг.). 1960 гг. - это период поисков, прежде всего - расширения объекта исследования, экстраполяции лингвистических методов на всё новые и новые объекты. В свою очередь, привлечение нового материала неизбежно оказывало влияние на наши методы, стимулируя в конечном итоге отрыв от чисто лингвистической методологии" .

Хронология школы:

1964 - 1-я летняя семиотическая школа в Кяэрику. Основание Тартуско-московской семиотической школы. Труды по знаковым системам становятся периодичным изданием (в рамках ученых записок ТГУ).

1966 - 2-я летняя школа.

1968 - 3-я летняя школа

1970 - 4-я летняя школа.

1974 - 5-я, "зимняя" школа (Всесоюзный симпозиум по вторичным моделирующим системам).

Период семиотического подъема в СССР, период "бури и натиска" закончился во-многом не из-за внутренних, объективных расхождений участников этого процесса, сколько по причине давления на школу извне. Часть членов ТМШ была вынуждена эмигрировать, выпуск "Трудов по знаковым системам" неоднократно задерживался, статьи участников ТМШ подвергались цензуре. Были, разумеется, и внутренние причины, способствовавшие угасанию импульса, заданного в начале 60-х. Это был отказ от несколько упрощенного взгляда на семиотику, как на создание некоторого глобального терминологического словаря культуры. Такой подход быстро показал свою утопичность и несостоятельность, и члены ТМШ перешли на новый этап понимания культурологии, где культура понималась не в механистичном аспекте, но в более сложном, органистичном. Во-многом трудности школы были вызваны и общим кризисом структуралистской методологии, который дал себя знать уже в 1970-е гг.

Так, приняв за точку отсчета три измерения семиозиса, которые выделил Чарльз Уильям Моррис, - семантику, синтактику и прагматику, можно сгруппировать различные подходы к языку в зависимости от предпочитаемого в них измерения как подходы семантические, синтактические, прагматические – получится некоторая типология «философий языка» или «парадигм». Другой подход ставит в центр те единицы, изучение которых позволяло в рамках того или иного направления выявить важнейшие свойства знаковых систем и особенностей их функционирования.

Русская формальная школа

1) Русская формальная школа – неофициальное название группы русских литературоведов и лингвистов, объединившихся в конце 1910-х годов в Петербурге и в Москве на общих методологических основаниях, и, в сущности, сделавших из литературоведения науку мирового значения, подготовив пражскую структурную лингвистику, тартусско-московскую структурную поэтику и весь европейский структурализм в целом.

Главный идейный вдохновитель – Викт. Борис. Шкловский. История формальной школы начинается с его статьи 1914 г. «Воскресшие слова» и официально заканчивается его же статьей 1930 г. «Памятник одной научной ошибке», в которой он поспешил из-за изменившейся политической ситуации отступить от позиций формальной школы. Шкловский был чрезвычайно сложной фигурой в русской культуре. В годы первой мировой войны он командовал ротой броневиков, а в 1930-е годы струсил и предал своё детище – формальную школу. Тем не менее он был одним из самых ярких представителей русской словесной культуры. Когда в середине 1910-х гг. он пришёл учиться в семинарий известного историка литературы Венгерова, тот предложил ему заполнить анкету. В этой анкете Шкловский написал, что его целью является построение общей теории литературы и доказательство бесполезности семинария Венгерова.

Формальная школа резко отмежевалась от старого литературоведения, лозунгом и смыслом её деятельности объявлялось изучение морфологии художественного текста. Формалисты превращали литературоведение в настоящую науку со своими методами и приемами исследования.

Что же изучали деятели формальной школы?

Они построили теорию сюжета, научились изучать новеллу и роман, успешно занимались стиховедением, применяя математические методы, анализировали ритм и синтаксис, звуковые повторы, создавали справочники стихотворных размеров Пушкина и Лермонтова, интересовались пародией, фольклором, проблемой биографии.

Ранний формализм (Шкловского) был довольно механистичен. Шкловский рассматривал художественный текст как нечто подобное шахматной партии, где персонажи – фигуры и пешки, выполняющие определенные функции в игре. Вот как, например, Шкловский анализирует композиционную функцию доктора Ватсона в рассказах Конан Дойла о Шерлоке Холмсе (в главе «Новелла тайн» книги «О теории прозы»): «Доктор Ватсон играет двоякую роль: во-первых, он рассказывает нам о Шерлоке Холмсе и должен передавать нам свое ожидание его решения... Во-вторых, Ватсон нужен как «постоянный дурак». Ватсон неправильно понимает значение улики и этим дает возможность Шерлоку Холмсу поправить его. Ватсон мотивировка ложной разгадки. Третья роль Ватсона состоит в том, что он ведет речь, подает реплики, т.е. как бы служит мальчиком, подающим Шерлоку Холмсу мяч для игры».

Важным понятием методологии формальной школы было понятие приема. «каждое произв-е сознательно разлагается на составные части, в построении произв-я различаются приемы подобного построения, т.е. способы комбинирования словесного материала в словесные единства. Эти приемы явл прямым объектом поэтики» (Б.В.Томашевский. Учебник по теории литературы).

Наиболее яркий и знаменитый прием, выделенный Шкловским у Льва Толстого и во всей мировой лит-ре – это отстранение, умение увидеть вещь как бы в первый раз в жизни, как бы не понимая ее сущности и назначения.

Блестящим исследователем сюжета был формально не примыкавший к этой школе Владимир Яковлевич Пропп, создавший замечательную научную трилогию о происхождении, морфологии и трансформации волшебной сказки.

Формальная школа построила теорию поэтического языка. Вот как, например, Юрий Тынянов разграничивал стих и прозу: «Деформация звука ролью значения – конструктивный принцип прозы. Деформация значения ролью звучания – конструктивный принцип поэзии».

Московско-Тартуская школа

Литературоведческие идеи формальной школы переняла структурная поэтика , прежде всего Ю.Лотман и его школа. Это направление в литературоведении начала 60-х–конца 70-х, взявшее основные методологические установки, с одной стороны, у классической структурной лингвистики де Соссюра и, с доугой стороны, у русской формальной школы.

Структурная поэтика имела 3 основных географических центра: Париж, Тарту и Москву.

Французская школа (Клод Леви-Стросс, Ролан Барт, отчасти Роман Якобсон) была наиболее философски ориентированной, и струтурализм здесь довольно быстро перешёл в постструктурализм.

Московская и Тартусская школы развивались в тесном контакте, так что можно говорить о московско-тартуской школе. Главными представителями в Москве были Вячеслав Всеволодович Иванов, В.Н.Топоров, Б.А.Успенский; в Тарту – Ю.М.Лотман, Б.М.Гаспаров,П.А.Руднев.

Зародившись в оттепель 1960-х гг., структурная поэтика сумела пережить 1968 год, а к концу 1970-х приобрела черты модной респектабельности, чего-то вроде отечественного товара, предназначенного на экспорт.

Основным тезисом структурной поэтики был постулат о структурной системности текста (или любого семиотического объекта), т.е. художественный текст рассматривался как целое, которое больше, чем сумма составляющих его частей.

Безусловно, самым ярким представителем тартуско-московской школы струтурной поэтики и её лидером был Ю.М.Лотман. К чему бы ни обращался в своем анализе этот ученый, - поэтическим текстам или литературному процессу, явлениям театрального или киноискусства, к бытовому поведению дворян 18-19 вв. или струтуре городского пространства, к анализу древней мифологии или современной идеологии, к асимметрии полушарий головного мозга или структурам мысленного диалога, цитаты («текста в тексте»), нарратива, к закономерностям исторического процесса или к осмыслению «вещного мира» – везде Лотман видел тексты культуры, обнаруживающие свою знаковую и символическую природу, обладающие свойствами «вторичных моделирующих систем», надстраивающихся над «первичными системами знаков – естественными языками. Подобный подход, последовательно применяемый к самым неожиданным явлениям, позволил Лотману создать оригинальное и новаторское направление в науке о культуре, куда имплицитно оказались включены литературоведение, искусствознание, лингвистика, стихосложение, история и др. гуманитарные дисциплины, образовавшие в совокупности единое смысловое пространство гуманитарного знания. Отсюда вытекает положение о том, что любой текст должен рассматриваться в некотором контексте, в сопоставлении и противопоставлении к нему.

Постструктурализм

Если целью структуралистов было нахождение структуры и структурных оппозиций в различных объектах, то цель поструктуралистов, наоборот, - осмысление всего неструктурного в структуре, выявление парадоксов, возникающих при попытке объективного познания человеа и общества с помощью языковых структур, преодоление лингвистического редукционизма, построение новых практик чтения.

Постструктурализм – в основном французское направление мысли: его главные представители – Ролан Барт, Мишель Фуко, Жак Деррида, Жан Бодрийяр, Юлия Кристева.

Отношения постструктурализма со структурализмом являются достаточно сложными: отрицая в целом теоретико-методологическую направленность структурализма на объективное познание человека через принципы символической деятельности, постструктурализм тем не менее очень многое заимствовал у структурализм (понимание культуры прежде всего как языковой и текстуальной деятельности; стремление соотнести текст с сознанем и опытом его автора).

Хронологические рамки постструктурализма достаточно условны: его появление принято связывать с массовыми студенческими и профсоюзными волнениями во Франции в мае-июне 1968 г. Важная роль этих событий в том, что при их осмыслении проявилась ограниченность структуралистского подхода к человеку («Структуры не выходят на улицы». Коль скоро нечто важное совершается (кто-то строит баррикады и оспаривает существующий порядок), значит, самое главное в структуре – не структура, а то, что выходит за ее пределы (случай, шанс, событие, свобода; аффекты, тело, жест; власть, отношения господства и подчинения).

Это тотальное «отрицание струтурности» воплотилось в ряд общих положений постструктурализма:

1) Отношение к человеку. В понимании человека на первое место выходят несистемные, неструктурируемые явления. Источником таких человеческих проявлений мыслится его субъективность, индивидуальные особенности психики, воля, отражающая активное взаимодействие человека с непонятным и враждебным окружением. Ключевая категория, характеризующая человека, - желание как универсальная форма проявления стремления человека к коммуникации с окружением. На место структурной, логической упорядоченности сознания приходит понимание его как разомкнутой, хаотичной «магмы» желаний, устремлений, вопросов к внешнему миру.

2) Отношение к человеческому сообществу. Общество и культура – поле тотального проявления отношений «власть – подчинение»; власть как воля к доминированию и как стремление к упорядоченности, структурированности, устойчивости.

3) Отношение к тексту. Именно в тексте находят проявление указанные выше интенции, и понимание текста есть прежде всего их выявление. Постструктурализм стремится усмотреть в тексте то, что привнесено в него последующими интерпретациями, объяснить сходное в тексте не структурной универсальностью, а взаимовлиянием текстов, заимствованием, аллюзией, игрой, неосознанным косвенным цитированием. Интерпретация текста – это понимание в нем того, что к самому тексту прямо не относится и выводит за пределы самого текста в мир желаний.

4) Отношение к знаку. Знак в П. Выступает как полная противоположность самому себе – он не указание на какой-либо предмет или смысл, а, наоборот, указание на его отсутствие. Знак и смысл превращаются в фикцию, симулакр. Знак ничего не обозначает или означает лишь самого себя, но при этом в человеческом общении он сохраняет св-ва симулакра. Соответственно и означение, создание текста есть произволство фикции, фиксация смысла, кот орый самому себе не соответствует.

5) Отношение к метафизике и науке. Наука, предлагая универсальные лбъяснительные принципы и каноны, манипулирует сознанием человека. Объективность и логичность научного познания рассматриваются как фикция и симулакр, порожденные опорой на авторитет, выступающий как власть.

Выделенные тенденции позволяют дать лишь общую характеристику П. Как направления в осмыслении культуры, которое продолжает существовать, видизменяться. Постструктурализм, как и постмодернизм воплощает определенное кризисное сознание и направлен на критическое осмысление прошлого опыта.

Семиотические школы и направления, профессиональные объединения и группировки ученых, в той или иной степени изучающих явления семиотики в разных сферах деятельности. Семиотика – это наука, изучающая строение и функционирование знаковых систем . Сама семиотика как отдельная область науки формировалась в начале второй половины XX в., но лишь в 1969 году в Париже при активном участии Р. Якобсона, Э. Бенвениста и К. Леви-Строса было решено создать Международную организацию семиотических исследований (IASS). Официальным периодическим изданием этой ассоциации стал журнал «Semiotica» , а его главным редактором - Т. Себеок . Первым президентом ассоциации стал Э. Бенвенист , а генеральным секретарем - А. Греймас .

В настоящее время в США выходят журналы: «Ars Semiotica. International Journal of American Semiotics» . Существует специальный европейский журнал по семиотике: «Semiotics and Mentalities. European Journal for Semiotic Studues», Wien - Barselona - Budapest - Perpignan. Журналы семиотического направления выходят в Канаде, Бразилии, Эстонии, Италии, Израиле, Германии, Австрии, Норвегии и других странах.

Школа Юрия Михайловича Лотмана основана на структурно-семиотическом подходе к изучению культуры и произведений искусства. Ключевое понятие культурологической семиотики – текст, понимаемый как универсальное культурное явление , символ культуры. Носителем кода культуры является человек и как творец (автор) культуры и воспринимающий её активный субъект. Тексты культуры служат также генераторами новой информации. Тексты – это хранители культурной памяти.

Ю.М. Лотман и его школа опирались на достижения западной семиотики. Определение «семиотика» и «семиотический» к концу XX века постепенно вытеснило некоторые прежние именования соответствующих областей исследования (такие, как «знаковые системы» или «структурная поэтика» ). Как пишет один из основоположников семиотики Ч. Моррис , «отношение семиотики к наукам двоякое: с одной стороны, семиотика - это наука в ряду других наук, а с другой стороны – это инструмент наук». Как метод семиотика используется практически во всех исследованиях человеческой деятельности. Так, существуют исследования семиотики городской дороги, семиотики гадания, семиотики театрального пространства, семиотики жестов, семиотики туризма, семиотики масок, семиотики часов и зеркал и др. Рассматриваемая как наука, семиотика сопоставима практически со всеми науками о человеке. Например, широко представлены исследования на тему «семиотика и психоанализ», «семиотика и народная культура», «семиотика и исследования литературных текстов», «семиотика и прагматика», «семиотика и лингвистика», «семиотика и теория катастроф», «семиотика и теория прототипов» и др.

Среди «основоположников» семиотики - Ч.С. Пирс, Ф. де Соссюр и Ч. Моррис.

Чарлз Сандерс Пирс (1837-1914 г.г.) был логиком; его работы по семиотике стали известны уже в 1930-е годы. Пирсу принадлежит разделение семиотических знаков на индексы (знаки, непосредственно указывающие на объект), иконы, или иконические знаки (знаки с планом выражения, сходным с феноменом изображаемой действительности) и символы (знаки с планом выражения, не соотносящимся с обозначаемым объектом). Пирс различал экстенсионал, т.е. широту охвата понятия (множества объектов, к которым применимо данное понятие), и интенсионал, т.е. глубину содержания понятия. В анализе предложения им были введены понятия Субъекта, Предиката и Связки; при помощи понятия Связки, играющей важную роль в его теории, Пирс обозначал противопоставление (в современных терминах) предложения и высказывания.

Судьба Фердинанда де Соссюра (1857-1913 г.г.) сходна с судьбой Пирса - оба жили в одно время, их труды получили признание после смерти. Одно из основных положений семиотической теории Соссюра - трактовка знака как двусторонней психической сущности: понятие + акустический образ . Знак становится таковым, когда он приобретает значимость (valeur ) в системе, т.е. когда он занимает определенное место в системе противопоставлений. Второе важной положение и этой теории идея произвольности, или немотивированности, языкового знака (имеется в виду, что между понятием и акустическим обликом обозначающего его слова нет никакой естественной связи, что доказывается самим фактом существования различных языков, по-разному называющих одни и те же вещи). Соссюр ввел в семиотику (которую он называл «семиологией» ) различение синхронии и диахронии, различение langue (языка как системы) и parole (речевой деятельности). Существенным и «лозунговым» на многие поколения явился тезис де Соссюра об автономном существовании языка: «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя».

Чарльз Уильям Моррис (1901-1978 г.г.) включил семиотику в энциклопедию знаний в 1938. Признавая, что характерной чертой человеческого интеллекта является порождение знаков, Моррис говорит о том, что семиотика призвана решить задачу унификации наук. Он различает семиотику как совокупность знаков (и науку о них) и процесс, в котором нечто функционирует как знак, процесс семиозиса. Моррис вводит понятие метазнаков, т.е. знаков, сообщающих о знаках, и разъясняет тот факт, что знаки, указывающие на один и тот же объект, не обязательно имеют те же десигнаты (понятийные совокупности). Не все десигнаты связаны с реальными объектами (денотатами). Моррису принадлежит общепринятое теперь подразделение измерений семиозиса на отношение знаков к их объектам (семантика) , на отношение знаков к их пользователям, или интерпретаторам (прагматика) и на отношение знаков друг к другу (синтаксис).

Школы и направления семиотики во второй половине XX века можно определять по доминирующему объекту исследования, по территориальному признаку (часто объединяющему сторонников одного метода) и по теоретическому кредо исследователей одной школы. Можно говорить о следующих относительно автономных семиотических направлениях: французская школа семиотики и структурализма ; семиотическое направление Умберто Эко ; Тартусская семиотическая школа ; Московская семиотическая школа ; Польская семиотическая школа ; школа Рурского университета г. Бохума ; семиотические работы российских ученых, не объединенных в группы и направления.

Французская семиотическая школа представлена прежде всего именами Р. Барта, Ф. Солерса, Ю. Кристевой, Ц. Тодорова, Ж. Деррида, Ж. Фая и др., группировавшихся в 1960-е годы вокруг журнала «Tel Quel». Журнал этот был создан в 1960 Ф. Солерсом и его единомышленниками и сразу заявил о себе как основная трибуна французского литературного авангарда. Просуществовал до 1982, постепенно теряя влияние. Генезис школы определяется сложным сплавом воздействия со стороны теоретиков и практиков так называемого «нового романа» , влияния русских филологов - В.Я. Проппа, М.М. Бахтина , «формальной школы» русского литературоведения и мощной струи философско-психологического плана, представленной такими мыслителями, как Г. Башляр, Ж. Лакан, М. Фуко .

Особое место во французской семиотической школе занимает К. Леви-Строс.

Российское направление семиотики опиралось на большое число ярких и разнообразных предшественников: школу «русских формалистов» (Ю.Н.Тынянов, Б.М. Эйхенбаум, В.Б. Шкловский ), Московскийлингвистический кружок (Р.О. Якобсон, Г.О. Винокур, А.А. Реформатский и др.), С.О. Карцевского , школу психологов (Л.С. Выготский, А.Р. Лурия и др.), теоретические работы С.М. Эйзенштейна и т.д.

К началу 1960-х годов в Москве сформировалась группа исследователей, пришедших к семиотике разными путями: от структурной лингвистики и автоматического перевода, от компаративистики, общего языкознания. Часть из них стала сотрудниками сектора структурной типологии Института славяноведения Академии наук СССР, которым с 1960 по 1963 год руководил В.Н. Топоров , с 1963 по 1989 год - В.В. Иванов . Именно они стали идеологами той семиотической ветви, которая впоследствии получила имя Московской семиотической школы .

Вывод:

Подводя итог рассмотрению основных школ культурологии можно сделать следующий вывод:

Становление и развитие культурологии как комплексной науки представляет сложный процесс, в котором участвуют все культурологические школы, и каждая школа, основываясь на своих подходах и концепциях культуры, вносит свой вклад в формирование культурологии.

Литература:

1. Бердяев Н.А. Смысл истории/Н.А. Бердяев. М.: Наука, 1990 – 177 с.

2. Вебер М. избранные произведения/М. Вебер. М.: Прогресс, 2007. – 808 с.

3. Данилевский Н.Я. Россия и Европа/Н.Я. Данилевский. М., 2007 – 434 с.

4. Лотман Ю.М. Семисфера/Ю.М. Лотман. Спб.,: 2000. – 704 с.

5. Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика/П.А. Сорокин. М.: Астрель, 2006 – 1176 с.

6. Тойнби А. Постижение истории/А. Тойнби. М.: Айрис-пресс, 2006 – 640 с.

7. Шпенглер О. Закат Европы/О. Шпенглер. М.: эксмо, 2007 – 800 с.

8. Ясперс К. Смысл и назначение истории/К. Ясперс. М.: Республика, 1994 – 527 с.

«…Юрий Михайлович Лотман и в целом московско-тартуская школа, структуралистско-семиотическое направление были для нас, для идей «логики диалога логик» , для нашей философии культуры - одним из самых насущных Собеседников. Вне общения с этим Собеседником наше мышление было бы невозможным, каким-то ущербным. (Другим, столь же насущным Собеседником был, конечно, Михаил Михайлович Бахтин , бахтинская поэтика культуры. Но об этом я уже много говорил и писал.) Вообще творческая работа, особенно в гуманитарном мышлении, на грани философии и филологии невозможна вне таких Собеседников, которые внутренне для тебя насущны, которые почти во всём несовпадают с твоими конструктивными воззрениями, но которые формулируют те вопросы, ответом на которые и живёт наша собственная мысль. Живет наша мысль, то есть живет наш вопрос к- в данном случае - семиотическому Собеседнику... Но сейчас уточню, в каком плане я все это говорю о Юрии Михайловиче Лотмане как о таком моем Собеседнике в канун XXI века.

Три момента. Первый - почти формальный и... почти социокультурый. Тартуская школа Ю.М. Лотмана и его друзей стала за долгие десятилетия - первым научным направлением, научной школой, в строгом смысле этого слова. С чётким формализмом терминологии, со своим собственным, постоянно обновляемым языком и формой мышления, с ясным очерчиванием тех вопросов и тех ответов, смысл которых составляет... смысл понятия Школа. Это была та амальгама научного и человеческого содружества, которая чем-то граничит с рыцарским Орденом мысли, или (и) с игрой в такой Орден. Отсутствие таких школ стало настоящим культурным бедствием. Вне жесткой кожуры школьного «Мы» невозможно созревание самостоятельного «Я», невозможно реальное собеседничество, остается иссушенный «академизм». Как цыплёнок созревает в яйце, так в группе, в школе, в научном направлении только и может созреть личность, далее драматически ломая оболочку школы и направления. То, что у нас - примерно с конца 20-х годов - исчезли теоретические школы (а тем более их игровое начало...), означало почти непреодолимую затрудненность формирования интеллигентной личности, самостоятельно мыслящего индивида. Да, ещё надо учесть главное: тоталитарный характер нашего общества-государства, в котором индивид вообще никогда, ни на минуту не мог остаться сам-друг с собой самим и, повторяясь, возникал только на пару «с единым народом» или в слабом отсвете «светлого будущего»...

В такой - почти невозможной - обстановке Ю.М. Лотман и его соратники смогли сформировать и внутренне замкнуть научную Школу, а тем самым и условия для формирования творческих личностей. И это была школа, вокруг вопросов и ответов которой - ответов и вопросов, возникших после и на основе ОПОЯЗа , после и на фоне западного структурализма, вопросов и проблем, неповторимо самостоятельных, - реально сформировалась наша гуманитарная мысль; филология России в 70-х-80-х годах.

Теперь - второй момент, для меня крайне существенный. Уже в первом сегодняшнем докладе было, как мне кажется, очень точно подчёркнуто что для всего творчества Ю.М. Лотмана были характерны два полюса. Первый полюс: постоянное углубление в формальную структуралистскую терминологию, обнаружение единой - но постоянно перестраиваемой формальной матрицы, принципиально отделенной от художественной материи. И - второй полюс - упорное и целеосознанное сопротивление материала, поразительная густота, неповторимость, «смачность», радостность художественных деталей, которые не только не подчиняются «своей» формальной схеме, но постоянно живут преодолением заданного схематизма. И дело здесь не только в личных особенностях таланта Ю.М. Лотмана , соединяющего поразительную точность стилистического видения, умения осознать неповторимость каждой художественной детали и - одновременно - охлаждённую остранённость семиотической схематизации. Дело в самой концепции. […]

И, наконец, последний и самый основной момент (впрочем, он в значительной мере проецируется из всего, сказанного выше). Ю.М. Лотман , особенно в последних своих работах, всегда сдвигал семиотику на ту грань, где она уже не может срабатывать, где она должна оправдать и осуществить себя... отказом от всех своих исходных понятий (знак, значение, код, означаемое, означающее, информация и т.д.)».

Библер В.С., Ю.М. Лотман и будущее филологии / На гранях логики культуры. Книга избранных очерков, М., 1997 г., «Русское феноменологическое общество», с. 327-329.